Александр
Похилько

НА ПРОТЕЗАХ НА КИЛИМАНДЖАРО.
Похилько – человек-оркестр. Художник, актер, спортсмен. Выступает с мотивационными лекциями. Трижды покорял Килиманджаро. Может, в этом и не было бы ничего удивительного, если б не одна деталь – 32 года назад Александр появился на свет без пальцев на руках и ступней.

ГОРЫ

— Объясните, как на протезах взойти на самую высокую точку Африки?!

— По скалам и камням на протезах передвигаться нереально, — усмехнулся Похилько. – Так что шел в них лишь в начале пути. Дальше – на коленях…

Глаза мои округлились. А он продолжил как ни в чем не бывало:

— Со мной был Саша Шульчев, так у него вообще коленей нет! Сняв протезы, пополз на руках. Боксерские перчатки, которые натянул, не спасали. Все разодрал до крови, еще и красные муравьи покусали.

— Кошмар.

– В 2012-м мы с Сашей добрались до отметки 5680 метров. Это пик Гилмана. До вершины – пика Ухуру – оставалось всего 200 метров. Но гид туда не пустил.

— Почему?

— Боялся, что не дойдем. Там холоднее. Через два года, когда предприняли вторую попытку покорить Килиманджаро, Саша сам отказался от идеи подняться на Ухуру. Понял – на руках, стертых в кровь, финальный подъем не осилит. Меня тоже отговаривали. Я уперся: «Выжму из себя все, но дойду!» Это было делом принципа.

— Потому и вернулись в те края?

— Конечно.

Хотелось доказать себе, что нет ничего невозможного.

Что для людей с инвалидностью не существует границ. Да и обидно останавливаться в шаге от вершины. Правда, спуск дался очень тяжело. Трудно сохранять равновесие, когда на коленях идешь вниз по извилистой тропе, усыпанной камнями. Эти 200 метров до базового лагеря я брел медленно-медленно…

— Ну и зачем в третий раз на Килиманджаро отправились?

— Попросили поддержать ребят из детского дома. Для них это была первая экспедиция в горы. Подумал – почему бы и нет? Даже в радость.

— Серьезно?

— Да. Сила духа, преодоление – в моем случае это не абстрактные понятия, а жизненная необходимость. Я и завтра на Килиманджаро рвану, если снова позовут. Хотя во время восхождения бывали моменты, когда казалось – сдохну, не дойду. Выматываешься страшно, болит все. Воздух разрежен, организм чутко реагирует на перепады давления. Солнце поднимается – пекло. Садится – холод такой, что вода сразу замерзает.

— Один из героев «Разговора по пятницам», побывавший на Килиманджаро, рассказывал нам с Юрием Голышаком: «Там проблема не в физических нагрузках. А в монотонности: ты проснулся, умылся, поел, выпил что-то горячее и идешь вверх. Час, два, семь…»

— Монотонность убивает! Чтобы растормошить товарищей по экспедиции, я начинал танцевать.

Ты уже сам на пределе, но из последних сил пытаешься завести ребят. Вдохновить, подстегнуть, мотивировать. Показать, что хоть кому-то происходящее в кайф.

— Помогало?

— Да! Ребята хмурятся, бурчат: «Саня, отвали, не до танцев…»

Потом смотришь – тоже приплясывают, улыбаются. Крутят головой по сторонам, восхищаются пейзажами. Они там фантастические. Ледники, отливающие синевой. Небо, залитое яркими красками. Облака прямо под тобой, на рассвете солнце из них будто выползает. А туман настолько густой, что видимость метров пять, не больше. В другой раз ближе к ночи огромная туча накрыла.

Вымокли насквозь, продрогли. Утром выглянуло солнышко – так за пару часов все просохло. Благодать!

ПРОТЕЗЫ

— Уже решили, каким будет следующее испытание?

— Мечтаю о марафоне. Одном из шести «мейджеров», объединенных элитной серией World Marathon Majors. Туда входят Бостон, Чикаго, Лондон, Берлин, Нью-Йорк и Токио. Но нужны специальные протезы.

— «Гепарды» — как у Писториуса?

— Такие у меня были, вручили в 2016-м перед этапом паратриатлона Ironstar в Сочи. Тогда пробежал пять километров, через год – десять. Но…

— Что?

— Как выяснилось, эти «гепарды» развивают скорость, а не выносливость. Потому что рассчитаны на короткие дистанции. Для длинных необходимы другие протезы. Гораздо дороже.

— Цена вопроса?

— Около пяти миллионов рублей. Те обошлись в 1 миллион 200 тысяч.

— Сколько стоит обычный протез? Для ходьбы?

— 350-400 тысяч. В этом вопросе для меня главное – практичность. К сожалению, соотношение «цена – качество» срабатывает не всегда. Есть долгоиграющие протезы, но не очень удобные. Либо комфортные, но быстро изнашиваются.

— В паратриатлон-то как занесло?

— Все началось с благотворительного фонда «Спорт для жизни». Среди его подопечных незрячие спортсмены-любители, слепоглухие, ребята с ДЦП.

Мне тоже предложили поучаствовать в забеге на три километра. Я и пробежал. На коленях.

— Ох.

— Это было мучительно. Во-первых, не хватало «физики». Метров 500 осилил – все, «Бобик сдох». Перешел шаг. Отдышался – новое ускорение. Затем опять пауза. До следующего рывка. Еле-еле до финиша дотянул.

— А что во-вторых?

— Ноги стер в кровь. Резиновые насадки не помогли. От них уже на полпути ничего не осталось. Анастасия Плетминцева, директор фонда, сказала: «Не надо таких жертв. Сделаем беговые протезы». Закипела подготовка к соревнованиям. Заодно плавать научился.

— Здорово.

— Раньше метров через пятнадцать шел ко дну. А теперь спокойно несколько километров проплываю. Даже участвовал в чемпионате серии Oceanman на открытой воде.

ИГНАШЕВИЧ

— Еще вы рисуете.

— Все думают, что на жизнь я зарабатываю живописью. Но я не самый известный художник.

— Не скромничайте. Ваши работы на благотворительных аукционах уходили за десятки тысяч долларов.

— Это правда. Но в таких случаях все деньги на благотворительность и идут. Разве что иногда автору полагается символический гонорар.

— Рекордная цена за вашу картину?

— Полтора миллиона рублей. Купил Сергей Игнашевич.

— Где пересеклись?

— Жены футболистов «Зенита» Игоря Смольникова и Олега Шатова организовали проект Play and Help. Провели аукцион, заработанные средства пошли на операции детям, которые не могут ходить. А мне выдали небольшую сумму. Хватило на оплату материалов, аренду смокинга, в котором должен был присутствовать на вечере, ну и осталось чуть-чуть.

— В театре давно играете?

— Года с 2015-го. Один из благотворительных фондов создал проект инклюзивных спектаклей, где задействованы и здоровые актеры, и люди с инвалидностью.

В «Чайке» мне доверили роль Треплева. В проекте «Между» танцую с ребятами из театра «Балет Москва». Плюс «Всякий человек» — постановка по мотивам английского средневекового моралите Everyman. В основном участвуем в фестивальной программе.

— В декабре на экраны вышел фильм «Ржев». У вас там эпизод?

— Да, сыграл солдата, подорвавшегося на мине. Доктор, один из главных героев, начинает оперировать, и тут бомбежка… Надеюсь, не вырезали. Окончательный вариант картины еще не видел.

— Чем запомнились съемки?

— Восемь часов на полигоне под Питером в 25-градусную стужу – это что-то. Туалета нет, нужду в ведро справляли. Согреться негде, от тепловых пушек толку никакого. То в открытом поле на снегу валяешься, то в продуваемом деревянном домике укладывают на операционный стол и почти все тело перематывают тонкими бинтами, пропитанными холодной кровью.

— Это ваш первый опыт в кино?

— Прежде снимался в массовке. В сериалах, рекламных роликах. А вот с фильмом «Толя Робот» приключилась странная история.

— Что за фильм?

— О судьбе человека с протезами. В главной роли – Александр Паль. У него изначально было два дублера. Их давно одобрили, утвердили. Приступили к съемкам. Вдруг в массовке меня заметили. Сказали: «О, давайте и его заснимем». В отличие от тех ребят, я был без рук и ног. В некоторых эпизодах дублировал Паля. Но даже в титры почему-то не попал.

ВУЙЧИЧ

— Знаменитый австралиец Ник Вуйчич родился без четырех конечностей из-за редкого генетического заболевания. Это и ваш случай?

— Нет. Генетика ни при чем. Просто я – не желанный ребенок. Мать хотела от меня избавиться. Да еще при родах травму получил.

— Родителей никогда не видели?

— Нет. Все, что знаю о матери – родила в 17, в Карачаевске, замужем тогда не была. Потом я попал в пятигорский детдом. В шесть лет меня усыновила Светлана. Через три года переехали в Сергеев Посад. Она служила регентом в церковном хоре, а я учился в православной гимназии.

— Годы спустя разыскать мать не пытались?

— А зачем? Мне это не нужно. Тему для себя давно закрыл. Та женщина – всего-навсего биологическая мать. А настоящая – Светлана. Пусть по крови не родная, зато именно она меня воспитала.

— Что память сохранила о детдоме?

— Помню деревянные качели на площадке. Игрушки, кроватку. Горшки, с которыми подбегал к девчонкам и под попы подставлял.

Где-то под потолком стоял черно-белый телевизор. Каналы переключались вручную, с диким треском и шипением… Помню мальчика из нашей группы, с коротенькими ножками и ручками. Как Ник Вуйчич. Его никто не хотел брать.

— А вас?

— Маму уговорили меня взять. Сказали: «Вы не представляете, какой это бойкий, подвижный ребенок. Уж он наверняка выживет». У меня действительно сильный ангел-хранитель. Я ведь много-много раз по грани прошел. Упал со второго этажа – только ногу сломал. Машина сбила – отделался сотрясением. Лет в 10 едва в пруду не утонул. Кое-как выбрался.

— С Вуйчичем-то встречались?

— Он приезжал в Москву, выступал в Кремлевском дворце, но пообщаться не довелось.

— Лекция впечатлила?

— Честно? Нет. Для человека, который прочитал книжки Вуйчича, видел его фильмы на YouTube, — ничего нового. Меня, кстати, часто сравнивают с Ником, хотя у нас совершенно разный подход.

— В чем?

Моя цель – обеспечить людям самостоятельность. Чтобы развивались и шли дальше. Без меня. Постоянно говорю: «Если хотите помочь инвалиду, сделайте так, чтобы после этой помощи он в ней вообще не нуждался». У Вуйчича такой задачи нет.

А я считаю, нужно не мотивировать – обучать.

— Как в притче – дать удочку, а не рыбу?

Точно!

Александр Кружков