Алексей Обыденнов

Как не сломаться и стать самым быстрым в мире. История велогонщика Алексея Обыденнова. В 14 лет Алексей потерял обе руки в результате несчастного случая. Сейчас он — первый в истории отечественного паравелоспорта трехкратный чемпион и рекордсмен мира, счастливый муж и отец.

Попробуйте проехать на настоящем велотреке всего один круг. Высоченные, почти вертикальные виражи, ветер в ушах, скорость — почти как если вы едете на машине. А теперь сделайте то же самое, отпустив руль. Страшно? Не то слово. Но для Алексея Обыденнова это давно уже стало повседневностью.

— Я впервые сел на велосипед спустя 15 лет после травмы, — рассказал Обыденнов. — С тех пор как потерял руки, такая мысль даже не приходила мне в голову. Пока в 2010 году я не решил попробовать свои силы в велоспорте.

— Вы сразу сели на треке и поехали?

— Нет, конечно. Сначала мы с тренером Алексеем Чуносовым катались по ровной дороге на Гребном канале в Крылатском. Тогда мы не придумали еще систему тормозов, поэтому резко остановиться я не мог.

Даже разделку на своем первом чемпионате России ехал без тормозов, останавливался после финиша "самокатом" в горку. Велосипед, где тормозить можно бедром, появился у меня только спустя полгода.

— Как вы почувствовали себя на крутых виражах?

— Стало холодать, и с Гребного канала пришлось перебираться в помещение. Смотрели на нас обоих на треке как на сумасшедших. Мол, как тут можно ездить без рук?! Надо сказать, что в какой-то момент мысль о том, что мы не вполне нормальные, закралась и мне в голову. Двигала вперед только мечта о том, что, если все получится, у меня будут хорошие шансы сделать карьеру в велоспорте. Тот момент, когда я сумел проехать полный круг по полотну трека, не спускаясь с виражей, я до сих пор считаю одной из главных побед в своей жизни.

— Падений поначалу было много?

— Конечно, причем довольно серьезных. От этого не застрахован любой велосипедист, а у меня шансов упасть в разы больше. Даже другие наши паралимпийцы объективно владеют велосипедом лучше меня.

— В такие моменты у вас и вашей семьи не было сомнений: зачем это все нужно?

— Жена сначала относилась к велоспорту со скептицизмом, потом, когда пошли травмы, — со страхом. Но со временем пришли успехи и понимание, что это действительно мой спорт. Спустя два года с тех пор, как я впервые сел на велосипед, я уже поехал на Паралимпиаду в Лондоне. Поэтому все страхи пришлось запрятать глубоко в сердце.

После травмы мне сказали: теперь твоя единственная надежда в жизни — это учеба

— Вы остались без рук в 14 лет: залезали на столб высоковольтки и коснулись провода. Что было потом?

— Очнулся в больнице. Понял, что правой руки нет вообще, а левая ампутирована ниже локтя. Отчасти мне повезло, что это случилось так рано. Как только смог ходить, то есть спустя пару месяцев, я вернулся во двор к друзьям. Мама и социальный работник сказали: теперь твоя единственная надежда добиться чего-то в жизни — это учеба. Был 1991 год, и паралимпийского движения как такового в России еще не существовало. Даже высшее образование для инвалидов казалось чем-то особенным. Я отнесся к делу серьезно: если до травмы был троечником, два последних года в школе закончил экстерном и поступил в Российский государственный социальный университет (РГСУ). Отучившись, впоследствии еще десять лет отработал там в управлении делами IT-специалистом.

— Как вам удалось самостоятельно не только учиться, но еще и жить в общежитии?

— Тогда уже появилась всякая электронная техника. Я записывал лекции на диктофон плюс много читал в библиотеке. Доклады и курсовые научился печатать на компьютере. В общежитии тоже проблем не было: ребята меня нормально приняли, где надо — помогали. Именно тогда я окончательно понял, что могу быть в быту абсолютно независимым. И если не грузиться тем, что кто-то криво посмотрел или что-то там подумал, то все у меня будет нормально.

— Обычно все эти комплексы связаны с отношениями с противоположным полом. Причем часто они есть даже у абсолютно здоровых людей.

—14 лет, когда я получил травму, — это все-таки довольно рано.

На тот момент я еще не осознавал всей глубины отношений между мужчиной и женщиной. Наверное, если бы я был старше, мне было бы куда сложнее смириться. А так у меня не было никакого отката, травма стала "нулевой точкой", после которой все только началось. Постепенно я стал понимать: появляются девушки, которые готовы начать со мной отношения.

— И остается только выбрать?

— Ну да. Задвинуть подальше собственные комплексы и проявить инициативу. Довольно долго я этого не мог сделать, но, может, оно и к лучшему. Все случилось именно тогда, когда должно было, и я встретил правильного человека. С Ириной мы вместе уже двадцать лет, счастливы вместе.

— Сейчас вы готовитесь к своей второй Паралимпиаде — в 2020 году в Токио. Какова ситуация с отбором?

— До мая 2020 года мы имеем возможность зарабатывать квалификационные очки.

На данный момент наша команда набрала достаточно очков, чтобы получить пять олимпийских лицензий.

Но они не именные, кто именно поедет на Игры — решит тренерский совет. Если, конечно, нас в принципе допустят в Токио. Если РУСАДА потеряет статус соответствия, получится, что Паралимпийский комитет России (ПКР) снова окажется под угрозой отстранения. Такое уже было: например, перед Рио-2016 у нас было шесть лицензий, но в итоге не поехал никто.

— Та ситуация с недопуском стала для вас трагедией?

— На тот момент — да. Получается, после своей первой Паралимпиады в Лондоне я уже восемь лет не имею возможности соревноваться на Играх. Если нас и в Токио не пустят, это будет испытанием для всех нас. Хорошо еще, представителям моего вида спорта повезло в том, что все международные соревнования у нас проводит Международный союз велосипедистов, а у них к нам никогда не было претензий. Буквально через полгода после Рио мы уже выступали на чемпионате мира. За все эти годы мы пропустили всего один международный старт — Паралимпиаду. По крайней мере имели возможность выступать на официальных стартах и получать на основании этих результатов зарплату. Если сравнить с легкоатлетами или пловцами, которые три года вообще не соревновались за рубежном — это можно считать везением.

— Почему в России так мало людей, кто занимается паравелоспортом?

— Это большая проблема. Костяк нашей команды держится с 2010 года, за прошедшее время добавилась буквально пара человек. Из всех я единственный мужчина, кто вообще выступал на Паралимпиадах. Основная причина: паравелоспорт организационно и финансово очень сложен. Допустим, в плавании или легкой атлетике тренер спокойно может в группу к здоровым спортсменам взять нескольких паралимпийцев. Они будут тренироваться на одном стадионе, плавать на параллельных дорожках.

— Почему в велоспорте это невозможно?

— Потому что в тренировках на шоссе у паралимпийца будет совершенно другая скорость, чем у здоровых. А группу надо сопровождать на машине. Получается, что тренеру нужно выбирать: целая группа здоровых гонщиков либо два-три паралимпийца. Практически все выберут здоровых, потому что там есть стабильность, есть основания получать зарплату.

А если у тренера один паралимпиец, который, допустим, в этом сезоне не отобрался на международные старты, то есть огромный риск сильно потерять в зарплате.

— Сколько стоит велосипед, на котором вы ездите?

— Порядка миллиона рублей. Появился он у меня примерно спустя полтора года после начала занятий. Помог Олег Сиенко, генеральный директор "Уралвагонзавода" и бывший президент федерации велоспорта. Моему нынешнему велосипеду уже почти четыре года, потому что после Рио-2016 финансирование было серьезно урезано. К сожалению, по той же причине мы не имеем возможности выезжать на все международные соревнования и зарабатывать там очки. Получается, что мы недобираем олимпийских лицензий не потому, что нас куда-то не пускают иностранцы — а потому, что мы сами не имеем достаточного финансирования.

— Какими словами вы обратитесь к людям, которые, как и вы когда-то, попали в сложную жизненную ситуацию?

— Жизнь заканчивается только смертью. Все остальное — это открытые двери, и если вы их боитесь открыть, то дело только в ваших собственных комплексах. На самом деле никаких объективных преград нет. Если говорить о счастье жить или о возможности стать счастливыми, то этим наделены все люди в равной мере, независимо от физиологических ограничений. Ограничения существуют только в вашей голове. Порой я видел людей с гораздо более серьезной инвалидностью, чем у меня, и думал: "Ну как они умудряются быть счастливыми?!" А кто-то смотрит на меня и думает то же самое. А на самом деле жизнь гораздо полнее и ярче, чем эти ограничения, которые мы придумываем себе сами.

Наталья Марьянчик